Поиск среди 8 536 статей.
Loading
| Все уже придумано до Аллена Карра |
| Сегодня Ирина Викторовна (препод, которой я писала курсовую) спрашивала меня, действительно ли я считаю, что статья Толстого «Для чего люди одурманиваются?» может помочь бросить курить. Я не знала, что ей ответить. Я статью прочитала, но не бросила. Карр гипнотизирует читателя, Толстой взывает к разуму. Если каждый раз, когда берешь сигарету в рот, вспоминать его (Толстого) доводы и твердить себе: «Я себя обманываю! Вот, прямо сейчас, в данный момент, я себя обманываю!», тогда, может, со временем и получится…Кстати, Толстой, как и Карр, практически не концентрируется на вопросах здоровья. Он о другом говорит.Статья под катом. Очень много букв. Может, кому пригодится…ДЛЯ ЧЕГО ЛЮДИ ОДУРМАНИВАЮТСЯ?IЧто такое употребление одурманивающих ве¬ществ – водки, вина, пива, гашиша, опиума, табака и других менее распространенных: эфира, морфина, мухомора? Отчего оно началось и так быстро распространилось и распро-страняется между всякого рода людьми, дикими и цивилизованными одина-ково? Что такое значит то, что везде, где только не водка, вина, пиво, там опиум или гашиш, мухомор и другие, и та¬бак везде? Зачем людям нужно одурманиваться?Спросите у человека, зачем он начал пить вино и пьет. Он ответит вам: «так, приятно, все пьют», да еще прибавит: «для веселья». Некоторые же, те, ко¬торые ни разу не дали себе труда подумать о том, хорошо или дурно то, что они пьют вино, прибавят еще то, что вино здорово, дает силы, то есть скажут то, несправедливость чего давным-давно уже дока¬зана.Спросите у курильщика, зачем он начал курить табак и курит теперь, и он ответит то жe: «так, от скуки, все курят».Так же, вероятно, ответят и потребители опиума, гашиша, морфина, му-хомора.«Так, от скуки, для веселья, все это делают». Но ведь это хорошо так, от скуки, для веселья, оттого, что все это делают, вертеть пальцами, свистеть, петь песни, играть на дудке и т. п., то есть делать что-ни¬будь такое, для чего не нужно ни губить природных богатств, ни затрачивать больших рабочих сил, де¬лать то, что не приносит очевидного зла ни себе, ни другим. Но ведь для производства табака, вина, гаши¬ша, опиума часто среди населений, нуж-дающихся в земле, занимаются миллионы и миллионы лучших зе¬мель посе-вами ржи, картофеля, лоз, конопли, мака, табака, и миллионы рабочих – в Англии 1/8 всего населения – заняты целые жизни производством этих одур-манивающих веществ. Кроме того, употреб¬ление этих веществ очевидно вредно, производит страшные, всем известные и всеми признаваемые бед¬ствия, от которых гибнет больше людей, чем от всех войн и заразных болез-ней вместе. И люди знают это; так что не может быть, чтоб это делалось так, от ску¬ки, для веселья, оттого только, что все это делают.Тут должно быть что-нибудь другое. Беспрестан¬но и повсюду встреча-ешь людей, любящих своих де¬тей, готовых принести всякого рода жертвы для их блага и вместе с тем пропивающих на водке, вине, пиве или прокуриваю-щих на опиуме или гашише и даже на табаке то, что или совсем прокормило бы бедствующих и голодающих детей, или, по крайней мере, избавило бы их от лишений. Очевидно, что если человек, поставленный в условия необходи-мости вы¬бора между лишениями и страданиями своей семьи, которую он лю-бит, и воздержанием от одурманиваю¬щих веществ, все-таки избирает первое, то побуждает его к этому что-нибудь более важное, чем то, что все это делают и что это приятно. Очевидно, что делает¬ся это не так, от скуки, для веселья, а что есть тут какая-то более важная причина.Причина эта, насколько я умел понять ее из чте¬ния об этом предмете и наблюдений над другими людьми и в особенности над самим собой, когда я пил вино и курил табак, – причина эта, по моим на¬блюдениям, следующая.В период сознательной жизни человек часто мо¬жет заметить в себе два раздельные существа: одно – слепое, чувственное, и другое – зрячее, духов-ное. Сле¬пое животное существо ест, пьет, отдыхает, спит, пло¬дится и движет-ся, как движется заведенная машина; зрячее духовное существо, связанное с животным, само ничего не делает, но только оценивает деятель¬ность живот-ного существа тем, что совпадает с ним, когда одобряет эту деятельность, и расходится с ним, когда не одобряет ее.Зрячее существо это можно сравнить со стрелкою компаса, указываю-щею одним концом на Nord, дру¬гим на противоположный – Sud и прикрытою по своему протяжению пластинкой, стрелкой, невидной до тех пор, пока то, что несет на себе стрелку, двигается по ее направлению, но выступающею и становящейся видной, как скоро то, что несет стрелку, отклоняется от указы-ваемого ею направления.Точно так же зрячее духовное существо, прояв¬ление которого в просто-речии мы называем совестью, всегда показывает одним концом на добро, дру-гим – на противоположное зло и не видно нам до тех пор, пока мы не откло-няемся от даваемого им направ¬ления, то есть от зла к добру. Но стоит сделать по¬ступок, противный направлению совести, и появляется сознание духовного существа, указывающее отклоне¬ние животной деятельности от направления, указы¬ваемого совестью. И как мореход не мог бы продол¬жать работать вес-лами, машиной или парусом, зная, что он идет не туда, куда ему надо, до тех пор, пока он не дал бы своему движению направление, соответ¬ствующее стрелке компаса, или не скрыл бы от себя ее отклонение, так точно и всякий человек, почувствовав раздвоение своей совести с животною деятель¬ностью, не может продолжать эту деятельность до тех пор, пока или не приведет ее в согласие с сове¬стью, или не скроет от себя указаний совести о не¬правильности животной жизни. Вся жизнь людская, можно сказать, состоит толь¬ко из этих двух деятель-ностей: 1) приведения своей деятельности в согласие с совестью и 2) скрыва-ния от себя указаний своей совести для возможности про¬должения жизни.Одни делают первое, другие – второе. Для дости¬жения первого – приве-дения поступков в согласие со своей совестью — есть только один способ: нравственное просвещение – увеличение в себе света и внимание к тому, что он освещает; для второго – для скрытия от себя указаний совести – есть два способа: внеш¬ний и внутренний. Внешний способ состоит в заняти¬ях, отвле-кающих внимание от указаний совести; внут¬ренний состоит в затемнении са-мой совести.Как может человек скрыть от своего зрения нахо¬дящийся пред ним предмет двумя способами: внеш¬ним отвлечением зрения к другим, более по-ражаю¬щим предметам, и засорением глаз, так точно и ука¬зания своей совести человек может скрыть от себя двояким способом: внешним – отвлечением внимания всякого рода занятиями, заботами, забавами, играми, и внутренним – засорением самого органа внимания. Для людей с тупым, ограниченным нравственным чувством часто вполне достаточно внешних отвлече¬ний для того, чтобы не видеть указаний совести о не¬правильности жизни. Но для лю-дей нравственно-чут¬ких средств этих часто недостаточно. Внешние способы не вполне отвлекают внимание от сознания разлада жизни с требованиями со-вести; сознание это мешает жить; и люди, чтобы иметь воз¬можность жить, прибегают к несомненному внутрен¬нему способу затемнения самой совести, состоящему в отравлении мозга одуряющими веществами.Жизнь не такова, какая бы она должна быть по требованиям совести. По-вернуть жизнь сообразно этим требованиям нет сил. Развлечения, которые бы отвлекали внимание от сознания этого разлада, недостаточны или они прие-лись, и вот для того, чтобы быть в со¬стоянии продолжать жить, несмотря на указания со¬вести о неправильности жизни, люди отравляют, нга время пре-кращая его деятельность, тот орган, через который проявляются указания со-вести, так же как человек, умышленно засоривший глаз, скрыл бы от себя то, что он хотел бы видеть. IIНе во вкусе, не в удовольствии, не в развлечении, не в весельи лежит причина всемирного распростра¬нения гашиша, опиума, вина, табака, а только в по¬требности скрыть от себя указания совести.Иду я раз по улице и, проходя мимо разговарива¬ющих извозчиков, слы-шу, один говорит другому: «Из¬вестное дело – тверезому совестно!»Трезвому совестно то, что не совестно пьяному. Этими словами высказа-на существенная основная причина, по которой люди прибегают к одурмани-ваю¬щим веществам. Люди прибегают к ним или для того, чтобы не было со-вестно после того, как сделан посту¬пок, противный совести, или для того, чтобы вперед привести себя в состояние, в котором можно сделать поступок, противный совести, но к которому влечет человека его животная природа.Трезвому совестно ехать к непотребным женщи¬нам, совестно украсть, совестно убить. Пьяному ни¬чего этого не совестно, и потому, если человек хочет сделать поступок, который совесть воспрещает ему, он одурманивается.Помню поразившее меня показание судившегося повара, убившего мою родственницу, старую барыню, у которой он служил. Он рассказывал, что, ко-гда он услал свою любовницу горничную и наступило время действовать, он пошел было с ножом к спальне, но почувствовал, что трезвый не может со-вершить заду¬манного дела. «Тверезому совестно». Он вернулся, выпил два стакана припасенной вперед водки и толь¬ко тогда почувствовал себя готовым и сделал.Девять десятых преступлений совершаются так: «для смелости выпить!»Половина падений женщин происходит под влия¬нием вина. Почти все посе-щения непотребных домов совершаются в пьяном виде. Люди знают это свой¬ство вина заглушать голос совести и сознательно употребляют его для этой цели. Мало того, что люди сами одурманиваются, что¬бы заглушить свою со-весть, – зная, как действует вино, они, желая заставить других людей сделать по¬ступок, противный их совести, нарочно одурманивают их, организуют одурманивание людей, чтобы лишить их совести. На войне солдат напаивают пьяными всегда, когда приходится драться в рукопашную. Все французские солдаты на севастопольских штурмах бывали напоены пьяными.Всем известны люди, спившиеся с круга вследст¬вие преступлений, му-чивших их совесть. Все могут заметить, что безнравственно живущие люди более других склонны к одурманивающим веществам. Раз¬бойничьи, воров-ские шайки, проститутки – не живут без вина.Все знают и признают, что употребление одурма¬нивающих веществ бы-вает последствием укоров сове¬сти, что при известных безнравственных про-фессиях одурманивающие вещества употребляются для заглушения совести. Все также думают и признают, что потребление одуряющих веществ заглу-шает совесть, что человек пьяный способен на поступки, о которых он трез-вый не решился бы и подумать. Все с этим согласны, но – странное дело! – когда следствием употребления одурманивающих веществ не являются такие поступки, как воровство, убийство, насилие и т. п.; когда одурманивающие вещества принимают¬ся не вслед за какими-нибудь страшными преступле¬ниями, а людьми, профессии которых не считаются нами преступными, и ко-гда вещества эти принима¬ются не сразу в большом количестве, но постоянно в умеренном, то почему-то предполагается, что одурма¬нивающие вещества уже не действуют на совесть, за¬глушая ее.Так, предполагается, что выпивание русским до¬статочным человеком ежедневно перед каждой едой по рюмке водки и за едой по стакану вина, францу¬зом – своей полынной настойки и вина, англичанином – сво¬его порт-вейна и портера, немцем – своего пива, а за¬житочным китайцем выкуривание своей умеренной порции опиума и курение при этом табаку делается только для удовольствия и нисколько не влияет на совесть людей. Предполагается, что если после этого обычного одурманивания не со-вершено преступления, воровст¬ва, убийства, а известные поступки, глупые и дурные, то эти поступки произошли сами собой, а не вызваны одурманивани-ем. Предполагается, что если этими людьми не совершено уголовного пре-ступления, то им и нет причин заглушать свою совесть, и что та жизнь, кото-рую ведут люди, предающиеся постоянному одур¬маниванию себя, есть жизнь вполне хорошая и была бы точно такою же, если бы люди эти не одурмани¬вались. Предполагается, что постоянное употребление одурманивающих ве-ществ нисколько не затемняет их совести.Несмотря на то, что каждый по опыту знает, что от употребления вина и табаку настроение изменяет¬ся и перестает быть совестно то, что без возбуж-дения было бы совестно; что после каждого, хотя бы и мел¬кого, укора совести так и тянет к какому-нибудь дур¬ману, и что под влиянием одурманивающих веществ трудно обдумать свою жизнь и свое положение, и что постоянное и равномерное употребление одуряющих веществ производит то же физиологи-ческое действие, как и одновременное неумеренное, – людям, умеренно пью-щим и курящим, кажется, что они употребляют одурманивающие вещества совсем не для заглушения своей совести, а только для вкуса и удовольствия.Но стоит только серьезно и беспристрастно, не выгораживая себя, поду-мать об этом, чтобы понять, что, во-первых, если употребление одурмани-вающих веществ сразу в больших размерах заглушает совесть человека, то постоянное употребление этих веществ должно производить то же действие, так как одурма¬нивающие вещества действуют физиологически всегда одина-ково, всегда возбуждая и потом притупляя дея¬тельность мозга, будут ли они приняты в больших или малых приемах; во-вторых, что если одурманиваю-щие вещества имеют свойство заглушать совесть, то они имеют его всегда – и тогда, когда под влиянием их совершается убийство, воровство, насилие и ко-гда под влиянием их говорится слово, которое не сказалось бы, думается и чувствуется то, что не думалось и не чувствовалось бы без них; и в-третьих, что если по¬требление одурманивающих веществ нужно для того, чтобы за-глушить их совесть ворам, разбойникам, про¬ституткам, то оно точно так же нужно людям, занимающимся профессиями, осуждаемыми их совестью, хотя бы профессии эти признавались законными и по¬четными другими людьми.Одним словом, нельзя не понять того, что употреб¬ление одурманиваю-щих веществ в больших или ма¬лых размерах, периодически или постоянно, в высшем или низшем кругу вызывается одною и тою же причи¬ной – потребно-стью заглушения голоса совести, для того, чтобы не видать разлада жизни с требованиями сознания. IIIВ этом одном причина распространения всех оду¬ряющих веществ и меж-ду другими табака, едва ли не самого распространенного и самого вредного.Предполагается, что табак веселит, уясняет мысли, привлекает к себе только как всякая привычка, ни в каком случае не производя того действия заглушения совести, которое признается за вином. Но стоит толь¬ко повнима-тельнее вглядеться в условия, при которых проявляется особенная потреб-ность в курении, для того чтобы убедиться, что одурманение табаком, точ¬но так же как и вином, действует на совесть и что люди сознательно прибегают к этому одурманению именно тогда, когда оно нужно им для этой цели. Если бы табак только уяснял мысли и веселил, не было бы этой страстной потреб-ности в нем и потреб¬ности именно в известных, определенных случаях и не говорили бы люди, что они готовы пробыть скорее без хлеба, чем без табаку, и действительно часто не пред¬почитали бы курение пище.Тот повар, который зарезал свою барыню, расска¬зывал, что когда он, войдя в спальню, резнул ее но¬жом по горлу и она упала, хрипя, и кровь хлы-нула потоком, то он заробел. «Я не мог дорезать, – говорил он, – и вышел из спальни в гостиную, сел там и выку¬рил папироску». Только одурманившись табаком, он почувствовал себя в силах вернуться в спальню до¬резать старуху и разобраться в ее имуществе.Очевидно, потребность курить в эту минуту была вызвана в нем не жела-нием уяснить мысли или разве¬селиться, а необходимостью заглушить что-то, мешав¬шее ему доделать задуманное дело.Такую определенную потребность к одурманиванию себя табаком в из-вестные, самые затруднительные минуты может заметить в себе всякий куря-щий. Вспоминаю за время своего курения, когда я чувст¬вовал особенную по-требность в табаке. Всегда это было в такие минуты, когда мне именно хоте-лось не помнить то, что я помнил — хотелось забыть, не думать. Сижу я один, ничего не делаю, знаю, что мне надо начать работу, и не хочется, – я закури-ваю и продол¬жаю сидеть. Я обещал кому-либо быть у него в 5 ча¬сов и заси-делся в другом месте; я вспоминаю, что я опоздал, но мне не хочется помнить это, – и я курю. Я раздражен и говорю человеку неприятное и знаю, что делаю дурно, и вижу, что надо перестать, но мне хочется дать ход своему раздраже-нию, – я курю и продолжаю раздражаться. Я играю в карты и проиг¬рываю больше того, чем то, чем я хотел ограничить¬ся, – я курю. Я поставил себя в неловкое положение, я дурно поступил, ошибся, и мне надо сознать свое по-ложение, чтобы выйти из него, но не хочется со¬знаться, – я обвиняю других и курю. Я пишу и не совсем доволен тем, что пишу. Надо бросить, но хочет¬ся дописать то, что задумал, – я курю. Я спорю и вижу, что мы с противником не понимаем и не можем понять друг друга, но хочется высказать свои мысли, – я про¬должаю говорить и курю.Особенность табака от других одуряющих веществ, кроме легкости одурманивания себя им и его кажу¬щейся безвредности, заключается еще и в его, так ска¬зать, портативности, возможности прилагать его к мелким отдель-ным случаям. Не говоря уже о том, что употребление опиума, вина, гашиша сопряжено с некоторыми приспособлениями, которые не всегда мож¬но иметь, табак же и бумагу всегда можно иметь с собой, и о том, что курильщик опиу-ма, алкоголик воз¬буждает ужас, человек же, курящий табак, не пред¬ставляет ничего отталкивающего, – преимущество та¬бака перед другими дурманами то, что дурман опиума, гашиша, вина распространяется на все впечатления и действия, получаемые и производимые в известный, довольно продолжитель-ный период времени, дурман же табака может быть направлен на каждый от-дель¬ный случай. Хочешь сделать то, чего не следует, – вы¬куриваешь папиро-ску, одурманиваешься настолько, насколько нужно, чтобы сделать то, что не надо было, и опять свеж и можешь ясно мыслить и говорить; или чувствуешь, что сделал то, чего не следовало, – опять папироска; и неприятное сознание дурного или не¬ловкого поступка уничтожено, и можешь заняться другим и забыть.Но не говоря о тех частных случаях, в которых всякий курящий прибега-ет к курению, не как к удов¬летворению привычки и препровождению време-ни, а как к средству заглушения совести для поступков, ко¬торые имеют быть сделаны или уже сделаны, разве не очевидна та строго определенная зависи-мость между образом жизни людей и их пристрастием к куре¬нию?Когда начинают курить мальчики? – Почти всег¬да тогда же, когда они теряют детскую невинность. Отчего люди курящие могут переставать курить, как скоро становятся в более нравственные условия жиз¬ни, и опять начинают курить, как только попадают в развращенную среду? почему игроки почти все ку¬рят? почему из женщин меньше курят женщины, ве¬дущие правильный об-раз жизни? почему проститутки и сумасшедшие все курят? Привычка при-вычкой, но очевидно, что курение находится в определенной зави¬симости от потребности заглушения совести и что она достигает этой своей цели. Наблюдение о том, до какой степени курение за¬глушает голос совести, можно сделать над всяким почти курильщиком. Всякий курильщик, предава-ясь своей страсти, забывает или пренебрегает самыми первыми требованиями общежития, которых он тре¬бует от других и которые он соблюдает во всех других случаях, до тех пор, пока совесть его не заглушена табаком. Всякий человек нашего среднего воспитания признает непозволительным, неблаго-воспитанным, не¬гуманным для своего удовольствия нарушать спокой¬ствие и удобство, а тем более здоровье других людей. Никто не позволит себе намо-чить комнату, в которой сидят люди, шуметь, кричать, напустить холодного, жаркого или вонючего воздуха, совершать поступки, мешающие и вредящие другим. Но из 1000 куриль¬щиков ни один не постеснится тем, чтобы напус-тить нездорового дыма в комнате, где дышат воздухом не¬курящие женщины, дети. Если закуривающие и спра¬шивают обыкновенно у присутствующих: «вам не неприятно?» – то все знают, что принято отвечать: «сде¬лайте одолже-ние» (несмотря на то, что некурящему не может быть приятно дышать зара-женным возду¬хом и находить вонючие окурки в стаканах, чашках, тарелках, на подсвечниках или даже в пепельницах). Но если бы даже некурящие взрос-лые и переносили табак, то детям-то, у которых никто не спрашивает, никак не может быть это приятно и полезно. А между тем люди честные, гуманные во всех других отноше¬ниях курят при детях, за обедом, в маленьких комна¬тах, заражая воздух табачным дымом, не чувствуя при этом ни малейшего укора совести.Обыкновенно говорят, и я говорил, что курение содействует умственной работе. И несомненно, что это так, если смотреть только на количество умст-венной работы. Человеку, курящему и потому перестающему строго оцени-вать и взвешивать свои мысли, кажется, что у него вдруг сделалось очень много мыслей. Но это со¬всем не то, что у него сделалось много мыслей, а только то, что он потерял контроль над своими мыс¬лями.Когда человек работает, он всегда сознает в себе два существа: одного – работающего, другого – оце¬нивающего работу. Чем строже оценка, тем мед-лен¬нее и лучше работа, и наоборот. Если же оцениваю¬щий будет находиться под влиянием дурмана, то ра¬боты будет больше, но качество ее будет ниже.«Если я не курю, я не могу писать. Мне не пишет¬ся, я начинаю и не могу продолжать», говорят обык¬новенно, говорил и я. Что же это значит? А то, что тебе или нечего писать, или то, что то, что ты сейчас хочешь уже написать, еще не созрело в твоем созна¬нии, а только смутно начинает представляться тебе, и оценивающий живущий в тебе критик, не одурма¬ненный табаком, го-ворит тебе это. Если бы ты не ку¬рил, ты или оставил бы начатое и подождал времени, когда то, о чем ты думаешь, уяснилось бы тебе, или постарался бы вдуматься в то, что смутно представ¬ляется тебе, обдумал бы представляю-щиеся тебе возраже¬ния и напряг бы все свое внимание на уяснение себе своей мысли. Но ты закуриваешь, сидящий в тебе кри¬тик одурманивается, и за-держка в твоей работе уст¬раняется: то, что тебе трезвому от табаку казалось ничтожным, представляется опять, значительным; то, что казалось неясным, уже не представляется таким; представлявшиеся тебе возражения скрывают-ся, и ты продолжаешь писать, и пишешь много и быстро. IV«Но неужели такое малое, крошечное изменение, как легкий хмель, про-изводимый умеренным употреб¬лением вина и табаку, может производить ка-кие-либо значительные последствия? Понятно, что если чело¬век накуривается опиума, гашиша, напивается вина так, что падает и теряет рассудок, то по-следствия та¬кого одурманения могут быть очень важны; но то, что человек находится под самым легким действием хме¬ля или табаку, никак не может иметь никаких важ¬ных последствий», говорят обыкновенно. Людям ка¬жется, что маленький дурман, маленькое затмение сознания не может производить важного влияния. Но думать так – все равно что думать то, что часам мо¬жет быть вредно то, чтоб ударить их о камень, но что если положить соринку в середину их хода, то это не может повредить им.Ведь главная работа, двигающая всей жизнью людской, происходит не в движениях рук, ног, спин человеческих, а в сознании. Для того чтобы человек совершил что-нибудь ногами и руками, нужно, чтобы прежде совершилось известное изменение в его созна¬нии. И это-то изменение определяет все по-следующие действия человека. Изменения же эти всегда бывают крошечные, почти незаметные.Брюллов поправил ученику этюд. Ученик, взгля¬нув на изменившийся этюд, сказал: «Вот чуть-чуть тронули этюд, а совсем стал другой». Брюллов отве¬тил: «Искусство только там и начинается, где начи¬нается чуть-чуть».Изречение это поразительно верно и не по отноше¬нию к одному искусст-ву, но и ко всей жизни. Можно сказать, что истинная жизнь начинается там, где на-чинается чуть-чуть, там, где происходят кажущиеся нам чуть-чуточными бесконечно малые изменения. Истинная жизнь происходит не там, где совершаются большие внешние изменения, где передвигаются, стал¬киваются, дерутся, убивают друг друга люди, а она происходит только там, где совершаются чуть-чуточ¬ные дифференциальные изменения.Истинная жизнь Раскольникова совершалась не тогда, когда он убивал старуху или сестру ее. Убивая самую старуху и в особенности сестру ее, он не жил истинною жизнью, а действовал как машина, де¬лал то, чего не мог не де-лать: выпускал тот заряд, который давно уже был заложен в нем. Одна стару¬ха убита, другая тут перед ним, топор у него в руке.Истинная жизнь Раскольникова происходила не в то время, когда он встретил сестру старухи, а в то время, когда он не убивал еще ни одной ста-рухи, не был в чужой квартире с целью убийства, не имел в руках топора, не имел в пальто петли, на которую вешал его, – в то время, когда он даже и не думал о старухе, а, лежа у себя на диване, рассуждал вовсе не о старухе и да-же не о том, можно ли или нельзя по воле одного человека стереть с лица земли ненуж¬ного и вредного другого человека, а рассуждал о том, следует ли ему жить или не жить в Петербурге, сле¬дует ли или нет брать деньги у мате-ри, и еще о дру¬гих, совсем не касающихся старухи, вопросах. И вот тогда-то, в этой совершенно независимой от деятель¬ности животной области, решались вопросы о том, убьет ли он или не убьет старуху? Вопросы эти реша¬лись не тогда, когда он, убив одну старуху, стоял с топором перед другой, а тогда, ко-гда он не действо¬вал, а только мыслил, когда работало одно его созна¬ние и в сознании этом происходили чуть-чуточные из¬менения. И вот тогда-то бывает особенно важна для правильного решения возникающего вопроса наиболь¬шая ясность мысли, и вот тогда-то один стакан пива, одна выкуренная папироска могут помешать решению вопроса, отдалить это решение, могут заглушить го¬лос совести, содействовать решению вопроса в пользу низшей животной природы, как это и было с Рас-кольниковым.Изменения чуть-чуточные, а от них-то самые гро¬мадные, ужасные по-следствия. От того, что сделается, когда человек решился и начал действо-вать, может измениться много материального, могут погибнуть дома, богатст-ва, тела людей, но ничего не может сде¬латься больше того, чем то, что залегло в сознание человека. Пределы того, что может произойти, даны сознанием. Но от чуть-чуточных изменений, которые соверша¬ются в области сознания, могут произойти самые не¬вообразимые по своей значительности последствия, для которых нет пределов.Пусть не думают, что то, что я говорю, имеет что-нибудь общее с вопро-сами о свободе воли или детер¬минизме. Разговоры об этих предметах излиш-ни для моей цели, да и для чего бы то ни было. Не решая вопроса о том, мо-жет или не может человек посту¬пать так, как он хочет (вопроса, по-моему, неправиль¬но поставленного), я говорю только о том, что так как человеческая деятельность определяется чуть-чу¬точными изменениями в сознании, то (все равно – признавая или не признавая так называемую свободу воли) и надо быть особенно внимательным к тому со¬стоянию, в котором проявляются эти чуть-чуточные изменения, как надо быть особенно внимательным к состоя-нию весов, посредством которых мы взвешива¬ем предметы. Надо, насколько это от нас зависит, ста¬раться поставить себя и других в такие условия, при ко-торых не нарушалась бы ясность и тонкость мысли, необходимые для пра-вильной работы сознания, а не поступать обратно, стараясь затруднить и за-путать эту работу сознания потреблением одуряющих ве¬ществ.Человек ведь есть и духовное и животное сущест¬во. Человека можно двигать, влияя на его животное существо, и можно двигать, влияя на его ду-ховную сущность. Так же, как часы, можно двигать за стрел¬ки и за главное колесо. И как в часах удобнее руко¬водить движением через внутренний меха-низм, так и человеком – собой или другим – удобнее руководить через созна-ние. И как в часах пуще всего надо блю¬сти то, чем удобнее двигать середин-ный механизм, так и в человеке пуще всего надо блюсти чистоту, ясность сознания, которым удобнее всего двигать человеком. Сомневаться в этом не-возможно, и все люди знают это; но является потребность обманывать себя. Лю¬дям не столько хочется, чтобы сознание работало пра¬вильно, сколько того, чтобы им казалось, что правиль¬но то, что они делают, и они сознательно употребляют такие вещества, которые нарушают правильную ра¬боту созна-ния. V1 Освобождение от этого страшного зла будет эпохой в жизни чело-вечества, и эпоха эта настанет, кажется. Зло сознано. Изменение в сознании по отношению к употреблению одуряющих веществ уже совершилось, люди поняли страшный вред их Освобождение же людей от употребления одуряющих веществ откроет им глаза на требования их сознания, и они ста-нут проводить свою жизнь в согласии с совестью |